Детство, опалённое войной

Брат и сестра Пётр Васильевич и Мария Васильевна СОКОЛОВЫ

При активной поддержке Администрации района и лично Главы района А.Н. Шушунова создана рабочая группа по сбору материалов к изданию книги «Дети войны» по Шелаболихинскому району.

Идея создания книги принадлежит известному краеведу, жителю райцентра Валерию Антоновичу Гостееву.
По замыслу организаторов, в сборник войдут воспоминания тех, кто в Великую Отечественную войну был ребёнком и готов поделиться ими с читателями.
Дети войны – это категория наших соотечественников, внесших огромный вклад в победу, отдавших лучшие годы жизни восстановлению народного хозяйства страны после войны. Дети военной поры – последние её свидетели. Те, кому сейчас за 70, до сих пор с болью вспоминают свои детские годы.
Шелаболихинский район – маленькая частица огромной страны, но и его жителей война не обошла стороной. Над их головами не рвались снаряды, но дети войны помнят горе и отчаяние матерей, когда они получали похоронки с фронта, когда падали от усталости, придя домой с полей и ферм. Забыть все это невозможно!
Сейчас в районе проживают около 565 детей войны. В воспоминаниях о военных и послевоенных годах они расскажут о своей жизни: о голодном и холодном детстве, непосильном труде и отчаянном детском патриотизме.
Подготовка книги идёт полным ходом. Сотрудники музея приступили к транскрибированию письменных материалов.
Воспоминания нужны нашим детям, внукам, правнукам.
Детьми войны принято считать всех родившихся с 1 января 1928 года по 3 сентября 1945 года.

Рассказывает Мария Васильевна Иванова (Соколова) (на фото), родилась в 1940 году в Шелаболихинском районе, в селе Батурове. Сейчас живёт в Шелаболихе.

Когда началась война, мне исполнилось всего-то полтора года, об этом сама я, конечно, не помню, а всплывают в памяти лишь рассказы мамы, старшей сестры и братьев.
Жили мы в деревне Батурово. Маму мою звали Соколова Анна Евдокимовна, она 1907 года рождения, сестра моя Тоня и братья – Саша и Петя. Тоне исполнилось в 1941 году 10 лет, Сашке – 12, а Пете четыре года. Отца Соколова Василия Ивановича забрали на войну не сразу, а в1942 году. Ему было тогда 35 лет, погиб на фронте в марте 45-гогода, и мама осталась одна с нами. Сама она была из большой семьиДворниковых, и братьев её, Семёна и Петра, тоже забрали на фронт, а сестры Пелагея и Елена уехали на житьё в город Сталинск (Новокузнецк) и чуть позднее забрали к себе нашу бабушку Марфу. Вот так остались мы во время войны в деревне без близких родственников, совсем одни. Но, слава Богу, мама, как могла, всех нас поставила на ноги, хоть и трудно ей в жизни пришлось.
Дом наш в Батурово был большой, деревянный, стоял на весёлом пригорке у Капустина Яра. Он и по сей день там стоит, только давно уж не наш. В тот год, когда отца забрали на фронт, мы остались без дров, первое время топились сосновыми шишками из батуровского борка и валежником. Но дом большой, в мороз одними шишками его не натопить, и мама с Сашкой пошли однажды в окрестный колок за дровами. Уж не знаю, сколько они приволоклидровин, только увидел их объездной. Приехал к нам, зашёл в дом и стал кричать на маму, потом пошёл на двор, привязал нашу корову к своим саням и в наказание за приволоченные дровины увёл её. Вот тогда-то и началась для всех нас настоящая беда.
Позднее, чтобы не замёрзнуть в большом доме, мама решила обменяться с соседкой на жильё поменьше. Соседка та жила в нём со своей сестрой, они нам ещё и дерюгу за наш дом в придачу дали. Наша новая избёнка стояла на месте, где позднее кошары для овец колхозные построены были. Но прожили в ней мы недолго, может с год – была она совсем ветхой, и в ней разваливался простенок между окнами. Вот тогда председатель батуровского колхоза “Коминтерн” Дроздов Григорий Елисеевич разрешил нам жить на дальней заимке, на колхозной ферме, где мама ходила за овцами, а после дояркой работала и мы, дети, при ней были. Жили там все работники фермы со своими семьями в большом общем домена два входа. Вдоль стен из досок были сколочены топчаны, на них матрасы соломой набиты, подушки помягче – из сена или озёрных пуховалок. Нам выделили два топчана. И варили всё тут же на печи, летом – на костре.
С этим домом связаны мои первые воспоминания. Брата Сашку и сестру Тоню в детстве помню плохо, они ведь старше были, в школе отучились всего по два класса и сначала помогали маме в работе, а после и сами рано пошли работать в колхоз. А мы, младшие с братом Петей, рослив месте: и траву летом съедобную искали вместе, и пескарей в речке ловили, и сусликов выливали, и сорок зарили, и шишки собирали в борке, и песни для доярок пели, получая порой за это кусочек хлеба или лепешку какую.
Помню, в доме этом был холодный общий коридор, в угол которого ссыпали картофельные очистки, они там долго мороженые лежали зимой. Мама наша и другие, кто нуждались, тайком собирали их, чтобы варить простенькую похлёбку. А свои овощи в огороде мы стали ростить только после войны, когда снова переехали с заимки в деревню.
В войну нас матушка-земля кормила! Собирали траву, ягоды, сколько не съедим – высушим: клубнику, боярку, черёмуху. После на ручной рушилке мама их намелет, лепешки напечёт.
Зимой с питанием особенно трудно. Было однажды: брат мой Петя по соседям ходил побираться, попросить кусок хлеба или картошину. Всю жизнь после с болью и стыдом вспоминает об этом. Всяко бывало, но выжили!
Ну, а как наступала весна, мы оживали. Рядом с фермой был большой колок, тут всякая трава: и кандык, и медунки, и пучки, и щавель, и ягоды полно. Рядом находился пруд небольшой, из него обычно воду брали, а по берегу конский щавель рос. Мама из него варила суп или просто отваривала и получалась зелёная лапша, мы ее особенно с братом Петей любили. Ну, а уж как суслики пойдут, тогда мы не бедствовали. С утра собираемся с Петей: два ведра, ножик с собой и на пригорок за пруд. Когда солнце поднимется, суслики все из норок выходят и стоят, как столбики, посвистывают. Мы тогда черпаем в пруду воду и загоняем суслика в норку. Воду льешь в нору, ему там дышать нечем и он вылазит, чихает. Припрёшь его рогатой палкой к стенке норы, ловишь сзади за шею и под душку ведра сунешь, да давнешь душкой, он и готов, дальше за следующим бежим. Так, к вечеру полведра наловим, а то и больше, у пруда на берегу обдерём их, намоем и маме несём, а уж она их – в чугун, да на костёр.
А ещё помню одно время, это уже летом 45 года, когда мама работала на свинарнике, пасла колхозных свиней у речки Кучук, а мы ей помогали. Свиньи весь день то траву ели, то в речном песке рылись, корешки разные искали. И вот, помню, была трава одна, название её забылось теперь уже. Корень её в песке длинный тянется, а на нём на отростках мелкие клубни росли. Свиньи их особенно любили. Так мы с Петей наберем в чеплашку клубеньков этих, намоем в речке и как орехи грызем. Они сладенькие на вкус, сытные.
Стирали и умывались на заимке в пруду. Почти рядом баня общая была построена, топили её каждый день, народу-то на ферме много. Для стирки и мытья головы готовили щёлок из древесной золы, для умывания цветы в колке Устиниха собирали, их “цыганским мылом” называли. Деревянный пол в доме начисто мыли и болотным хвощом натирали. Трёшь его пучком – он аж блестит.
Настоящей бедой были в то время для всех домашние клопы. Водились они в постельных дерюжках, матрасах, подушках, а вши набивались в одежду, волосы. Помню, печка русская протопится, жар схлынет, выгребают тогда из неё угли и кладут прямо на печной под одежду. За ночь всё тряпье прожарится – так только и спасались от вшей. А после работы, если чуть минутка какая свободная выдавалась, друг у друга их в волосах искали, давили [смеется].
А от назойливых мух в доме вешали пучки травы, её так и звали мухомором. Везде она: и в борке, и в колках, и по краю поля растёт, как шар куст её.
Купить продукты было тогда, во время войны, у нас не нашто, денег-то маме не платили, работали в колхозе за трудодни. А после за работу колхозникам ещё облигации выдавали в конце года. Хорошо, если маме удавалось поменять какую-то вещь на продукты – вот то и ели. Это уж на второй год после войны в конце уборочной страды дали колхозным рабочим зерно за работу, пусть и помалу, но жить уже можно было. А в 48 году мы получили много зерна: на маму, на брата Сашку и на сестру Тоню – все они в колхозе работали. Деньги получили первый раз после уборочной только в 49 году. Вот тогда и можно было что-то купить на них в сельском магазине.
Когда брату моему Пете пришла пора в сентябре 45-го идти в школу, мама снова обратилась за помощью к Григорию Елисеичу. Он помог нам поселиться в старом купеческом доме, что стоял у самой проезжей трассы в Батурово. В одной половине этого дома поселилась семья Акажанова Александра, а вторую половину отдали нам.
Помню, Пете в школу идти, а одеть ему нечего: ни обуви, ни одежды. Но добрые люди помогли. Фокин Яков Яковлевич, директор нашей школы, отдал ему одежду своего сына Бориса. Его дети старше нас были – повыросли уж из этой одёжки. Так и меня потом собирали всем миром в школу, только это уж в 47-м году.
Петя наш всего-то пять классов закончил и сразу на покосе летом стал работать – копны на коне возил, потом пошёл на ферму колхозную за конями ухаживать. Вот так с 11 лет и до самой пенсии в родном колхозе и проработал.
Я в школу пошла осенью 47 года. В нашем первом классе было аж 40 учеников: много было переростков, им уж по 10, а то и по 15 лет было. Были среди них и калмыки-переселенцы приезжие. Каждое утро все ученики школы выстраивались в зале и под звуки скрипки учителя музыки Ишутина Алексея Васильевича пели гимн Советского Союза.
Школа наша отапливалась тогда дровами. Их приходилось готовить самим учителям и ученикам. Старшие дети с учителями ездили на конях в окрестные колки пилить деревья, а уж на школьном дворе чурки кололи, а мы, ученики начальных классов, укладывали дрова в поленницы.
Когда нам исполнилось по 11-12 лет, нас стали отправлять в колхоз на посевную или уборку урожая. Во время посевной посылали засыпать зерно в сеялки, а то и назначали на подвоз зерна с бригады на поле. Однажды, помню, назначили возчиками меня и Толю Лепетюка, мне было тогда 12 лет, а ему лет десять. Запрягли мы с ним лошадь, а на телеге уже стоит колода, надо заполнять её зерном на бригаде и подвозить на поле к трактору: и так пока не засеют этот участок. Днём- то мы с ним хорошо справлялись, а как стемнело, поехали мы, да заблудились. Не так темноты боялись, как испугались, что нас накажут, ведь трактор простоит без семян. Ездили, ездили с ним, наконец, увидели какой-то огонек, поехали на него, а, оказалось, опять на бригаду попали. А там уж удачно доехали до трактора и наказанье не получили, потому что зерно в сеялке, к нашему счастью, ещё не закончилось.
В пору уборки урожая посылали нас работать то на ток, то на соломокопнителе. Это была самая трудная работа. Пока копнитель не полный – солома вниз падает, стоишь в нём спокойно, но когда он наполняется, надо солому быстро разровнять. Ещё один ворох не успеешь разровнять, а почти следом новый летит и тебя засыплет. Пылища, дышать нечем и за шиворот солома набьётся, и глаза полные пыли, а он всё даёт и даёт новые порции!

Только когда у комбайна бункер зерном наполнится, его остановят и ссыпают зерно в машину, тогда и вздохнуть нормально можно, и глаза открыть.
Однажды, работая на току, я получила хороший урок. На всю жизнь его запомнила. Поставил бригадир Иван Николаевич Чекрыжов троих девчонок ворошить зерно: меня – Машу Соколову, а ещё Машу Дроздову и Машу Березуцкую, а старшей над нами назначил старшую работницу Марию Овчарову. Все четверо Маши! Вот как бывает! Вот лопатим мы зерно, может с полчаса, а старшая нам говорит: «Да успеем ещё, девчата, давайте немного посидим». Ну, раз старшая сказала, мы и сели у гурта. А тут Иван Николаевич идёт, как увидел нас – руками развёл: «Вы уж пристали!? А ну, вставайте!» И надо же такому случиться: именно в этот день на бригаду приехала самодеятельность из Шелаболихинского клуба с концертом. И вот в конце рабочего дня вся бригада собралась концерт смотреть, и запели частушки «на злобу дня»: «Четыре Маши на току пролежали на боку»… Вот стыд-то бы! Так нас опозорили на всю бригаду! Вот тебе и наказание! (смеётся).
Во время войны в нашу деревню Батурово на жительство приехало много калмыков. Одно время, когда мы ещё в своем доме у Капустина Яра жили, мама пустила квартировать одну калмыцкую семью. Их было человек пять, те, что помоложе, и с ними бабушка. Она почти всегда курила трубку, у неё были длинные косы, заправленные в чехлы. Калмыки часто сидели всей семьей на полу, любили пить солоноватый чай с молоком и маслом.
В то время, когда они у нас жили, брат мой Петя заболел тифом. Болел он долго и тяжело, и если бы не наши квартиранты, ещё неизвестно, как могла сложиться его судьба. Бабушка-калмычка выходила его, как родного, ведь мама была с раннего утра до позднего вечера на работе на колхозной ферме. Она отпаивала его травами, ухаживала и после, когда Петя стал поправляться, помогала ему заново учиться стоять, ходить. Вот как он ослаб за время болезни! Потом заболела тифом и я, но поправилась быстро.
Когда они у нас жили, Петя научился разговаривать на их языке и даже пел с ними их калмыцкие песни.
В школе вместе с нами училось много ребятишек-калмычат, закончив учебу, многие из них пошли работать в колхоз. После все калмыцкие семьи вернулись на свою родину, но в разное время некоторые из тех, кто жил здесь во время войны, приезжали в Батурово повстречаться со своими одноклассниками и побывать на могилах своих родителей. В 90-е годы приезжали Данил Орасханов, Иван Санджиев, Роза и Владимир Дорджиевы. Владимир позднее передал всем батуровским друзьям и знакомым свою книгу воспоминаний о годах жизни на Алтае.
Помню, фельдшером у нас в деревне долгое время работал Александр Иванович Варнаков. Мама звала его, когда брат Петя наелся с мальчишками корней болиголова в нашем борке. Корень у этой травы похож на морковный, только цветом белый. Александр Иваныч пришёл и напоил Петю водой так, чтобы его вырвало, и всё обошлось.
Детство есть детство, и игрушками были у нас коровьи кости: люшки, хрульки, санки. Завернёшь их в клочочки тряпиц разных – вот тебе и куклы. Они у нас на печке да на полатях лежали. Пока мама и старшие брат с сестрой весь день на работе, мы с Петей на печи то играем, то песни поём. А когда солнце первое весеннее пригреет, нашим любимым местом для игр была крыша дома – и тепло, и сухо.
В детстве праздников мы и не знали вовсе. Дни рождения тоже не принято было отмечать, когда уж в школу пошли, узнали про разные праздники.
Всем колхозом отмечали всегда отпашную, как засеют по весне все колхозные поля. Сколотят столы длинные в борке, накрывают их угощеньями, и председатель всех поздравляет, кого хвалит, кого награждает.
Несмотря на все трудности, пели тогда очень много: и на работе, и чуть свободная минутка выпадет, тут же кто-нибудь песню заводил. И мы, дети, тоже пели, много разных песен знали: и военные, и любовные (смеётся), и частушки.
А ещё отмечали в батуровском борке Пасху. Приходили семьями, стелили прямо на траву скатёрку какую, раскладывали у кого что было сьестное: стряпню разную, яйца крашеные. Угощали друг друга, подавали старикам.
Вот так и жили…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *